Следствие по делу о гибели царевича Димитрия закончилось в 1591 году, как водилось в ту эпоху, пытками и казнями. Нагие (за исключением Марии, насильно постриженной в монахини) оказались в тюрьме.
Не поздоровилось и угличанам. Около двухсот человек были казнены, множество людей отправили в ссылку —в далекий сибирский город Пелым. Сибирь тогда только-только осваивалась, нормально жить там было практически невозможно. В принципе, народ был отправлен на страдания и преждевременную смерть.
Власти наказали даже большой угличский колокол , созывавший в тот день горожан на расправу. Ему урезали «ухо» (почему и прозвали «корноухим») и отправили в ту же сибирскую ссылку — правда, не в Пелым, а в .
В Тобольске воевода князь Лобанов-Ростовский распорядился запереть Ссыльный Угличский колокол в приказной избе и сделать на нем надпись:
«Первоссыльный неодушевленный с Углича».
«Заключение», впрочем, продлилось недолго: вскоре «корноухий» колокол сопричли к звоннице . А в 1677 году, во время большого тобольского пожара, когда сгорел и деревянный Софийский собор, колокол якобы расплавился — «раздался без остатка». Или почти расплавился.
Опять версии раздваиваются, как раздвоились в свое время толкования обстоятельств смерти царевича Димитрия.
Согласно одной из версий, в XVIII веке в Тобольске отлили «новый Углицкий колокол» — пользуясь иконописной терминологией, как бы «список» старого. Для «отличения его от прочих колоколов» митрополит Тобольский Павел (Конюскевич) приказал сделать на нем надпись следующего содержания:
«Сей колокол, в который били в набат при убиении благоверного царевича Димитрия 1591 году, прислан из города Углича в Сибирь в ссылку во град Тобольск к церкви всемилостивого Спаса, что на торгу, а потом на Софийской колокольне был часобитный, весу в нем 19 пуд. 20 ф.».
В 1890 году колокол выкупил у епархии Тобольский музей. К тому времени он помещался на небольшой, специально выстроенной для него звоннице и служил местной достопримечательностью.
Но угличане не забыли своего «неодушевленного первоссыльного». В 1849 году они подали прошение в министерство внутренних дел о возвращении набатного колокола, и Николай I постановил:
«просьбу сию удовлетворить» — «удостоверясь предварительно в справедливости существования означенного колокола в Тобольске».
Но специально созданная комиссия удостоверилась именно в том, что колокол «не тот». Прошение угличан осталось без чаемых ими последствий. Их убедили в том, что «первоссыльного» более не существует.
Тем не менее в самом конце XIX века угличский ссыльный колокол прибыл в Углич. А проведенные в 1980-е годы исследования его состава показали, что отлит он был, скорее всего, в XV веке. И, значит, все-таки—тот самый?
Вконтакте
Этим колокол вызвал народное волнение, закончившееся самосудом над предполагаемыми убийцами; пробывший в Тобольске 300 лет, после чего возвращённый обратно.
Ныне экспонат Угличского государственного историко-архитектурного и художественного музея.
«Преступление»
В Угличе 15 мая 1591 г. в 12 часу субботнего дня сторож Спасского собора Максим Кузнецов и вдовый священник Федот по прозванию Огурец по приказу царицы Марии Нагой били в набат по случаю смерти царевича Дмитрия.
Звон собрал на соборной площади горожан, начались волнения и самосуд над лицами, заподозренными в убийстве Дмитрия.
Василий Шуйский, расследовавший происшествие в Угличе, казнил 200 угличан, а 60 семей 1 апреля 1592 г. сослал в Сибирь (в основном, в Пелым).
Набатный колокол, которому к тому времени, как говорится в летописях и преданиях, было уже лет триста, как подстрекателя к бунту сбросили со Спасской колокольни, вырвали ему язык, отрубили ухо, наказали принародно на площади 12 ударами плетей и «сослали» в Сибирь.
Есть указания, что угличане почти год волокли его в ссылку на себе.
В ссылке
Колокол в 1593 г. был прислан в город Тобольск. Местный воевода князь Фёдор Лобанов-Ростовский запер его в приказной избе и распорядился сделать на нём надпись «первоссыльный неодушевленный с Углича».
Затем колокол висел на колокольне церкви Всемилостивого Спаса, что в нагорной части города, близ Иртышского Яра, а потом неизвестно как попал на колокольню тобольского кафедрального Софийского собора, где по причине его резкого и громкого голоса в него отбивали часы и в случае пожара били в набат.
Соборная колокольня, построенная в 1683–85 гг., около 1780 г. развалилась, и Угличский колокол, вместе с другими соборными колоколами, был повешен на козлах или срубах, устроенных из брёвен, между Архиерейским домом, Консисторией и Собором.
Там он в ночь с 27 на 28 апреля 1788 г. во время большого общегородского пожара чуть было не растопился, как некоторые другие соборные колокола. На козлах колокол находился до 1797 г., когда была выстроена новая соборная колокольня и на неё подняли колокола.
Скорее всего, именно в это время на колоколе была по чьему-то распоряжению (вероятно, архиепископа Варлаама или заведовавшего при нём строительством абалакского игумена Маргарита) вырезана надпись, рассказывающая об его истории. О ссыльном колоколе вспоминали декабристы, видевшие в нём бунтаря.
В конце 1836 или начале 1837 г. по распоряжению архиепископа Тобольского Афанасия Угличский колокол был повешен под небольшим деревянным навесом возле Крестовской архиерейской церкви. Целью перемещения было показать, если потребуется, историческую достопримечательность планировавшему посетить (и посетившему) Тобольск в 1837 г. наследнику Александру Николаевичу (однако, осмотра не случилось); а также то, что при перестроенной Крестовой церкви не было благовестного колокола.
С тех пор колокол там и находился, сзывая к богослужению в архиерейской церкви - благовест в него, особенно в тихую погоду и при молчании других колоколов, был слышен по всему городу; а также служа предметом любопытства как местных жителей, так и заезжих лиц - помимо прочих его осматривал 24 июля 1868 г. великий князь Владимир Александрович. В 1860-х для ссыльного колокола и других мелких колоколов Крестовой церкви вместо старого деревянного навеса устроили новый на каменных столбах и несколько далее прежнего от храма.
В народе «биография» колокола обросла преданиями и слухами: повторяется и до сих пор, будто он перед ссылкой был сечён кнутом и будто у него рваные ноздри (у колоколов нет никаких «ноздрей»); что наказан он был за то, что при каком-то пожаре не дал «гулку»; будто тобольский колокол всего лишь копия, так как оригинал либо разбился ещё по дороге в Сибирь, либо при падении соборной колокольни, или растопился во время пожара.
Возвращение
В декабре 1849 г. в Угличе возникла мысль о возвращении сюда ссыльного колокола; инициаторами были краеведы и любители старины мещане Иван и Василий Серебренниковы и учитель Фёдор Киссель.40 местных жителей обратились к министру внутренних дел с просьбой об исходатайствовании им высочайшего разрешения для возвращения из Тобольска за их счёт колокола. Привлечённый к делу Синод запросил справку о колоколе у Ярославской и Тобольской епархий. Рассмотрев приведённые данные о колоколе, он нашёл их неудовлетворительными, и в определении, подписанном 11 мая 1851 г., объявил, «что сими сведениями не подтверждается мысль, что сей колокол есть тот самый, которым возвещено было в Угличе убиение царевича Димитрия». Этим и окончилось тогда дело.
Этнограф Ипполит Завалишин в своей книге 1862 г. высказывался, что колокол желательно вернуть из ссылки в Углич, где поставить на площади в центре города на монументальном подножии и увенчать «крестом спасения» - такое «благородное» примирение с прошлым, по его мнению, имеет большое нравственное значение. Церковный краевед Сибири протоиерей Александр Сулоцкий в своей статье 1869 г. напротив писал, что колокол лучше бы оставить в Тобольске, так как там он является одной из двух главных достопримечательностей и напоминаний о былых временах наряду с мраморным памятником Ермаку; а в Угличе, на фоне других связанных с царевичем Дмитрием объектов, особенно его дворца, он стушевался бы.
Сулоцкий в 1869 г. описывал колокол как корноухий, то есть с отсечённым, а не оторванным ухом; с резким и громким звуком; весом 19 пудов и 20 фунтов (313 кг); медь на поверхности серого цвета; толщина стенок - вершок с третью (5,9 см); окружность по нижним краям - 3 аршина и 3 четверти (2,7 м); края как бы обгрызены, то есть обиты, что говорит о том, что его неоднократно поднимали и спускали с колоколен и перевозили, при этом обращаясь с ним не слишком аккуратно. По краям колокола вырезана (а не вылита) надпись (склад надписи и форма букв нового времени):
«Сей колокол, в который били в набат при убиении благоверного царевича Димитрия в 1593 году, прислан из города Углича в Сибирь, в ссылку в град Тобольск, к церкви Всемилостиваго Спаса, что на Торгу, а потом на Софийской колокольне был часобитной».
В 1888 г. в Угличе, по инициативе Леонида Соловьёва, опять возникло в среде граждан дело о колоколе, и в 1892 г., после длительной переписки и получения разрешения императора Александра III, в связи с приближающимся 300-летием ссылки, колокол «амнистировали».
В Тобольске варшавский студент Флориан Ляхмайер изготовил его муляж из папье-маше, для которого выстроили в Кремле сохранившуюся до наших дней колоколенку; ныне он хранится в Тобольском историко-архитектурном музее-заповеднике.
Делегация угличан забрала колокол из Тобольска, выплатив 600 рублей, и 20 мая в 11 часов ночи была торжественно встречена в Угличе.
Колокол стал одним из первых экспонатов Угличского музея древностей (сейчас это Угличский государственный историко-архитектурный и художественный музей), где он и хранится поныне в церкви Димитрия на крови.
Фотогалерея
Дата начала: 1591 г.
Полезная информация
Ссыльный у́гличский (углицкий) колокол
Вопрос подлинности
В 1980-89 гг. по возникшему ещё в XIX в. вопросу подлинности колокола шла полемика между угличскими исследователями А. М. Лобашковым, отрицавшим её, и А. В. Кулагиным, придерживавшимся противоположной точки зрения.
В 1983 г. по инициативе Кулагина в Центральной заводской лаборатории ПО «Чайка» были проведены металлографический и химический анализы сплавов нескольких колоколов из Угличского историко-художественного музея, в том числе и ссыльного колокола.
Химический анализ показал, что состав бронзы ссыльного колокола следующий: 82,62% меди, 15,83% олова и 1,55% примесей. Также были определены механические свойства.
Из исследования Кулагин делает вывод, что колокол лил высококвалифицированный литейщик, работавший в Угличе в конце XV в.
По мнению Кулагина, спор о подлинности завершился его победой — в Угличе находится тот самый колокол, что звонил по гибели царевича, хотя противоположное мнение до сих пор распространено.
В произведениях
С ними колокол опальный
В этот долгий путь печальный
По снегам отправлен был,
Чтобы больше не звонил.
Чтоб не тешил больше слуха,
Оторвали ему ухо,
Чтоб к молчанию привык —
Медный вырвали язык,
Да для большего позора
Наказали словно вора:
Был он миру напоказ
Плетью бит двенадцать раз…
Бунтарей народ забыл —
Нет следа от их могил,
Но из той из ссылки дальней
Вышел колокол опальный.
Из Тобольска в Углич он
Был обратно возвращён.
— Наталья Кончаловская, «Наша древняя столица»
И мне предлагают — ударить. Я — бью, единожды. И какой же дивный гул возникает в храме, сколь многозначно это слитие глубоких тонов, из старины — к нам, неразумно поспешливым и замутнённым душам.
— «Крохотка» А. И. Солженицына «Колокол Углича». 1996-1999.
Сегодня уже никого не удивишь колокольным звоном, часто он раздается над Москвой и другими городами России. В колокола бьют сейчас при всех знаменательных для Русской православной церкви событиях. Например, в 2017 году во всех московских храмах колокола звонили в честь первого принесения в Россию из итальянского Бари мощей спасителя Николая Чудотворца.
По воспоминаниям современников, праздничный колокольный звон в дореволюционной России был такой громкости, что люди не могли друг друга расслышать. В начале ХХ века в Российской империи насчитывалось 80 тысяч колоколен и звонниц, на которых было размещено свыше миллиона колоколов.
Их судьба в разное время складывалась по-разному и, надо сказать, не всегда хорошо. Массово колокола пострадали во времена . Страна, постоянно участвовавшая в войнах, нуждалась в пушках, а металла для них не хватало. Вот и снимали колокола со звонниц и отправляли их на переплавку. Стон и плач из-за этого стояли по всей России: колокола оплакивали, как близких родственников, ушедших из жизни. Смертельный приговор колоколам через двести лет после Петра подписала Октябрьская революция. Металл тогда тоже отправляли на переплавку, но надежды на возвращение колокольного звона теперь уже не было.
П.В. Рыженко. «Удар колокола»
Интересно, что и в спокойные времена колокола могли пострадать. Серьезные неприятности ожидали их, да и самого звонаря, если они звонили не по делу. В первую очередь доставалось набатным колоколам, которые обвинялись даже в том, что позволили себе выступить против существующей власти. Запятнавшие свою репутацию колокола снимали и увозили в провинциальную глушь, а то и в Сибирь. В особых случаях им отрезали «язык» или вовсе разбивали. Такой колокол назывался «ссыльным». Если же он получал амнистию, его вновь собирали и чинили, но звали по-новому - «лыковым». Звук после починки уже был совсем другим.
Судьба двух колоколов в России, понесших наказание, была особенно интересной. Новгородский вечевой колокол после присоединения города к Москве в 1478 году, был «арестован» и переехал в Москву по указу Ивана III. По легенде он был перелит в набатный колокол Московского Кремля. В 1681 году этот набат неосторожно разбудил и напугал своим голосом болезненного царя Федора Алексеевича. Приговор был скор и суров: крамольный колокол уехал в ссылку в монастырь в Архангельскую губернию.
Другой колокол, из города Углича, пострадал за то, что в него по приказу последней жены Марии Нагой позвонил пономарь Федот Огурец. Набатный угличский колокол в 1591 году возвестил об убийстве юного царевича Дмитрия. Колокол был объявлен виновником Смуты, которая началась с набата и стоила жизни предполагаемым убийцам царевича.
Угличский набат жестоко наказали: он был сброшен с колокольни, ему вырвали «язык», отрубили «ухо» и, что особенно сурово, прилюдно наказали двенадцатью ударами плетью и только потом сослали в Сибирь.
Наказание, заметим, коснулось не только колокола, но и угличан, которые были признаны виновными в совершенном колоколом преступлении. Будущий царь Василий Шуйский, который проводил расследование, распорядился по колокольному делу казнить 200 угличан, а 60 семей, лишившись языков, ноздрей, ушей и будучи основательно выпоротыми, 1 апреля 1592 года были сосланы в Сибирь вместе с колоколом. Целый год эти несчастные под конвоем стражников тащили набатный колокол до самого Тобольска.
Угличский ссыльный набатный колокол
В Тобольске колокол был заперт в приказной избе, после чего на нем сделали надпись «первоссыльный неодушевленный с Углича». А в 1677 году во время большого тобольского пожара многострадальный колокол расплавился…
Ссыльный колокол
Необычайна судьба одного из угличских колоколов, до 1591 года ничем не выделявшегося. Но когда был убит царевич Дмитрий, колокол вдруг сам «неожиданно заблаговестил». Правда, ученые, основываясь на исторических фактах, рассказывают об этом по-другому.
Мария Нагая, мать царевича Дмитрия, и ее братья приказали церковным служителям звонить в набат, разнося скорбную весть и созывая угличан для расправы над предполагаемыми убийцами. Священник Константино-Еленинской церкви Федот (по прозвищу Огурец) и сторож Максим Кузнецов стали как-то по-особенному звонить в набатный колокол Спасской колокольни. Сбежавшиеся в кремль разъяренные горожане по указанию Михаила Нагого убили обвиненных в смерти царевича Данилу Битяговского, Никиту Калачова, Осипа Волохова (как представителей Бориса Годунова в городе) и трех посадских людей.
За учиненный самосуд угличане вскоре были жестоко наказаны, понес ответственность за звон и набатный колокол. По приказанию Бориса Годунова его сбросили со звонницы, били плетьми, ему «отсекли» ухо, вырвали у него язык, а потом сослали в Сибирь. В связи со смертью царевича Дмитрия колокол оказался виновником гибели многих людей, и сосланные в сибирскую тундру жители Углича должны были тащить опальный колокол волоком до Тобольска.
Князь Лобанов-Тобольский, тогдашний тобольский воевода, велел сначала запереть колокол в приказной избе и сделать такую надпись: «Первоссыльный неодушевленный с Углича». Потом колокол был повешен на колокольню церкви Всемилостивого Спаса, а оттуда перемещен на Софийскую соборную колокольню.
В 1677 году (то есть на 84-м году «ссылки») во время случившегося большого пожара колокол «расплавился, раздался без остатка», как сообщал об этом «Сибирский летописец». Таким образом, с 29 мая 1677 года настоящий ссыльный угличский колокол не существует, однако в память о прошлом (что ссыльный колокол все же был в Тобольске) в XVIII веке отлили такой же по весу колокол, но отличавшийся от первоначального по форме. И надпись на нем была сделана такая: «Сей колокол, в который били в набат при убиении благоверного царевича Димитрия, в 1693 году прислан из города Углич в Сибирь в ссылку во град Тобольск к церкви Всемилостивого Спаса, что на торгу, и потом на Софийской колокольне был часобитный, весу в нем 10 пудов 20 фунтов». Эта надпись на колоколе сохранилась до наших дней.
В 1837 году по распоряжению епископа тобольского Афанасия колокол был снят с Софийской колокольни и подвешен возле архиерейского дома при Крестовой архиерейской церкви – под небольшим деревянным навесом. Перемещение это было вызвано двумя обстоятельствами.
Во-первых, в 1837 году в Тобольске ожидали приезда наследника престола, поэтому для более удобного обозрения этой исторической достопримечательности ее и поместили рядом с архиерейской церковью. Кроме того, Крестовая церковь была недавно перестроена и не имела своего колокола, вот на его место и встал «угличский сосланный». В 1890 году колокол был куплен тобольским музеем и стал музейным экспонатом.
А что случилось за это время в самом Угличе? Еще в 1606 году, когда со дня убиения царевича Дмитрия прошло пятнадцать лет, колокол стал восприниматься страстотерпцем, как и невинно убиенный царевич. Потом про него как будто бы вообще забыли, но к 250-летию отправки колокола в ссылку угличане захотели каким-нибудь внешним образом ознаменовать незаслуженность позора, которому почти два с половиной века назад подвергся их город. И тогда 40 горожан подали просьбу министру внутренних дел о возвращении колокола в родной город. Просьба была доложена императору Николаю I, который ответил на нее следующим распоряжением: «Удостоверясь предварительно в справедливости существования означенного колокола в Тобольске, и по сношении с г. обер-прокурором Святейшего Синода просьбу сию удовлетворить».
Святейший Синод после долгих сношений с Тобольском установил, что колокол не тот, и в мае 1850 года вынес резолюцию: «Собранными сведениями не подтверждается мысль, что сей колокол есть тот самый, которым было возвещено убиение св. Царевича Дмитрия, и, вероятно, мысль сия уже поколеблена в понятиях самих угличских жителей». На основании данной резолюции в возвращении ссыльного колокола угличанам было отказано.
Однако инициаторы этого дела не успокоились, и один из них, В. Серебренников, продолжал выискивать доказательства, что колокол – настоящий. Его подлинность, по мнению В. Серебренникова, подтверждается прежде всего постоянной к нему внимательностью Тобольска как к исторической достопримечательности. Кроме того, он считает невероятным тот факт, чтобы приведенная выше надпись была помещена на неподлинном колоколе, как и то, что тобольский архиепископ не мог показывать наследнику престола неподлинный колокол.
В 1892 году – в 300-летний юбилей со времени высылки колокола, Угличская городская дума уже и не помышляла о возвращении «первоссыльного неодушевленного». Она была твердо уверена, что у архиерейского двора в Тобольске висит совершенно другой колокол, и вопрос о его возвращении не поднимался ни в местной печати, ни на заседаниях городской думы.
И все же о ссыльном колоколе не забыли, о нем вспомнили угличане, проживавшие в Петербурге. Некоторые из них были близки к императорскому двору, и среди них купец второй гильдии Л.Ф. Соловьев – совсем еще молодой человек. Он, конечно же, знал о судьбе угличского колокола в Тобольске, о пожаре и других событиях, но он страстно хотел, любыми путями, вернуть колокол к 300-летнему юбилею его высылки в родной город и таким образом прославить Углич.
Уже с 1877 года Л.Ф. Соловьев начал докучать этой идеей угличскому городскому голове и Угличской городской думе, но те считали возвращение колокола пустой затеей и ничего в этом направлении не предпринимали. В ноябре 1877 года в своем очередном письме угличскому голове восемь угличан-петербуржцев предложили свою материальную помощь в возвращении ссыльного колокола на родину и даже вызвались сами съездить за ним в Тобольск. Такое же письмо получил и настоятель угличского собора отец Платон, но Углич молчал…
Однако неутомимый Л.Ф. Соловьев не успокаивался, и в конце концов Угличская городская дума уполномочила его ходатайствовать во всех инстанциях о возвращении ссыльного колокола.
«Наш изгнанник-колокол по суду истории оказался нимало не причастен к тяжелому событию 1591 года, он терпит, если можно так выразиться, незаслуженное наказание, ссылку по оговору. Настало время исправить ошибку и снять позор с невиновного. Будем же ходатайствовать о его возвращении на родину, к нам в Углич. Звон его в нашем родном городе напомнит ему о том счастливом времени, когда Углич был не забытым, далеким углом, а цветущим торговым городом, имевшим далеко не малое значение в семье других русских городов».
После этого за своей подписью и печатью Л.Ф. Соловьев разослал письма с просьбой содействовать делу – министру внутренних дел, ярославскому архиепископу Ионафану, тобольскому архиепископу Аврамию и обер-прокурору Святейшего Синода. Министр внутренних дел распорядился вернуть колокол в Углич, но Тобольск отказался.
Долго еще хлопотал Л.Ф. Соловьев, писал в различные инстанции и организации – в Угличскую городскую думу, ярославскому губернатору, пока Святейший Синод не доложил о деле императору Александру III и тот не распорядился вернуть ссыльный колокол обратно в Углич. Л.Ф. Соловьев был в восторге. «Не могу нарадоваться, – писал он угличскому городскому голове, – благополучному исходу дела. Дела, тяготевшего надо мной около четырех лет, при этом вовлекшего меня в большие расходы и породившего массу неприятностей».
Однако и на этом неприятности Л.Ф. Соловьева не кончились. Указывая на то, что во время пожара ссыльный колокол «растопился без остатка», тобольский губернатор Трайницкий в свою очередь тоже развил деятельность, чтобы оставить колокол в городе. И только к 1892 году тобольчане согласились продать колокол за 600 рублей.
Углич стал готовиться к торжественной встрече. На берегу Волги, напротив Спасо-Преображенского монастыря, были выстроены специальные мостки и пристань, куда должен был причалить пароход с колоколом-страдальцем. «Ярославские епархиальные ведомости» писали тогда: «20 мая в 11 часов ночи, во время перенесения колокола с парохода на южный вход паперти Спасо-Преображенского собора, двухтысячная толпа народа сопровождала колокол неумолкаемым «Ура!». К 10 часам утра он был повешен на особо устроенном перекладе, а в собор прибыло все городское духовенство и все представители городского и общественного правления».
По окончании торжественного молебна протоиерей, окропив крестообразно колокол святой водой, позвонил в него. «Многочисленные граждане Углича сами подходили под колокол, подносили к нему детей своих, гладили колокол руками, прикладывали к нему свои головы, крестились при взгляде на него, любовались им и долго не расходились». Многие вынимали платки и прикладывали их к колоколу, а потом обтирали ими свои лица, чтобы перенести на себя часть святости колокола. Проживавший в Петербурге угличанин Л.В. Колотилов столь торжественному событию посвятил свои стихи:
Приехал гость давно желанный.
Привет тебе, земляк наш дорогой!
Три века жил ты, как изгнанник,
Теперь настал и праздник твой.
Однако люди реагировали на это событие по-разному. А.П. Субботин в своей книге «Волга и волгари», например, пишет: «И вдруг оказалось, что эта прекрасная эпопея была проделана ради призрака… Колокол оказался не настоящим ссыльным, а совсем другим – имеющим с тем только общий вес в 19 пудов». Вспомнили и о том, что привезенный колокол имеет форму, характерную для колоколов XVII века, которая очень отличалась от формы колоколов, литых в XIII-XIV веках. В это время надписи на церковных колоколах отливались вместе с самим колоколом, так как были сделаны прямо на отливочной форме. Эти надписи, выполненные церковно-славянской вязью, были различного содержания и размещались в одну или две строки в верхней части колокола, потому и назывались оплечными. Обычно в них указывалось время изготовления и в честь какого события колокол был отлит.
Надпись в одну строку (венечная) отливалась и по нижнему краю колокола, указывая имена мастеров. Кроме того, старинные колокола часто украшали рельефными орнаментами и даже библейскими сюжетами. На колоколе, который прибыл из Тобольска, ничего этого нет, как нет и следов «отбитого уха». Специалисты литейного дела, осматривавшие ссыльный колокол, установили, что ухо, выдаваемое за «отсеченное», попросту не было отлито. А некоторая шероховатость на оплечье, где должно было бы находиться «ухо», – просто брак в полировке.
Вот так сложилась судьба «первоссыльного неодушевленного». А между тем «отцы» Углича решали уже новую проблему: где после торжеств повесить колокол-святыню, чтобы он укреплял в простом народе веру. Предложений было много, и, рассмотрев их, ярославский губернатор распорядился «поместить колокол для безопасности в музее на пьедестале», что и было исполнено.
Из книги Уходящие в вечность автора Лебедев Юрий МихайловичКолокол мира Старорусский колокол вернулся на родину. Произошло это 18 февраля 2001 года в празднование 57-й годовщины освобождения Старой Руссы от немецкой оккупации. Более полувека он находился в старинном германском городе Любеке. На церемонии в старорусском музее
Из книги Лев Троцкий. Оппозиционер. 1923-1929 автора Фельштинский Юрий Георгиевич2. Привилегированный ссыльный Первый месяц Троцкий с семьей оставался в гостинице. Условия жилья и быт были не из лучших. За две крохотные комнаты необходимо было платить из собственного кармана. Комнаты не имели элементарных санитарных удобств (ванной, туалета), к
Из книги Москва в свете Новой Хронологии автора Носовский Глеб Владимирович7.2. Царь-колокол Огромный Царь-Колокол, стоящий сегодня в Московском Кремле был отлит в 1733-35 годах русскими мастерами И.Ф. и М.И. Маториными, рис. 7.20. Украшения и надписи выполнены В. Кобелевым, П. Галкиным, П. Кохтевым, П. Серебряковым и П. Луковниковым , т. 46, с. 441. Вес
Из книги Большой план апокалипсиса. Земля на пороге Конца Света автора Зуев Ярослав Викторович14.2. По ком звонил колокол? Так вот, Джеймс Ротшильд Герцену не отказал, напротив, вступился за бунтаря, засучив рукава. Помощь пришлась весьма кстати, поскольку злопамятный российский самодержец велел наложить арест на российские капиталы Александра Ивановича. Далее
Из книги Русь. Другая история автора Голденков Михаил АнатольевичО чем молчит Звенигородский колокол? Чтобы понять, что Московия до Петровского времени - это пока не Русь, а московитяне - пока не русские люди, ученым совсем не обязательно было проводить анализ ДНК современных жителей России и удивляться родству с мордвинами и финнами.
Из книги Подъём затонувших кораблей автора Горз Джозеф«ЛЮТИН» И КОЛОКОЛ РОКА «Лютин», 32-пушечный английский фрегат, навсегда вошел в историю наиболее знаменитых кораблекрушений. Фрегат вначале плавал под французским флагом, но потом был захвачен англичанами и с 1799 г. стал нести службу в составе британского флота. В то время
автораКОЛОКОЛ-БЛАГОВЕСТ
Из книги Повседневная жизнь России под звон колоколов автора Горохов Владислав Андреевич«Кто Царь-колокол поднимет?» Во времена Бориса Годунова (1598–1605) был отлит в 1600 году прапрадед нынешнего кремлевского Царь-колокола - Большой Успенский колокол. Весил он 2450 пудов, и чтобы раскачать его, нужны были 24 человека. Колокол установили на Ивановской площади
Псковский колокол В 1506 году умер Александр, король польский и великий князь литовский. Василий III поспешил утешить вдову Елену, свою сестру, а заодно попросил оказать ему содействие в важном государственном деле. Русский самодержец хотел занять престол польский и
Из книги Колокола тревог автора Терещенко Анатолий СтепановичПо ком звонит колокол? И нежно чуждые народы возлюбил, И мудро свой возненавидел А.С.Пушкин Эта книга с думами о России Великой, давно и недавно, а сегодня волей, каждый пусть назовет, каких правителей, ставшей усеченной, раскрытой, положенной на бок, какой она никогда не
Из книги Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль автора Чернявский Георгий ИосифовичГлава 4 Деятель объединенной оппозиции и политический ссыльный
Из книги Американские подводные лодки от начала XX века до Второй Мировой войны автора Кащеев Л БУгличское дело, которое признано считать причиной Смуты, является уникальным памятником истории отечественного уголовного права и процесса, уникальность его сводится не только к тому, что материалы дела сохранились в очень хорошем состоянии, но и тем, что вопреки всем возможным правовым доктринам и практикам субъектом преступления был признан не только человек, но и предмет — колокол. Судьба этого приспешника сложилась весьма интересно.
Итак, в 1591 г. в Угличе погиб царевич Дмитрий, сын Ивана Грозного и его последней жены Марии Нагой, именно с этого момента принято считать начало Русской смуты, периода, который своей хроникой, превзошёл бы сюжетные находки «Игр Престолов». С подачи Карамзина и Пушкина с его «Борисом Годуновым» принято считать, что в смерти царевича виноват именно Борис Годунов, лично мне эта версия кажется не очень логичной, поскольку Дмитрий был сыном Ивана IV от восьмого брака, который не получил благословления церкви. К моменту смерти царевича не исчезла возможность появления законного наследника у царя Федора, ведь последний умер лишь спустя продолжительное время после описываемых событий в 1598 году. Поэтому сложно поверить, что Годунов обладал даром видения будущего и мог предусмотреть все на года вперед.
Тем не менее, в день происшествия в 12 часу субботнего дня сторож Спасского собора Максим Кузнецов и вдовый священник Федот по прозванию Огурец по приказу царицы Марии Нагой били в набат по случаю смерти царевича. Звон собрал на соборной площади горожан, начались волнения и самосуд над лицами, заподозренными в убийстве Дмитрия. Мария Нагая объявила виновными Осипа Волохова (сын мамки), Даниила Битяговского (сына Михаила Битяговского) и Никиту Качалова Михаил Битяговский начал успокаивать собравшуюся толпу, но был убит. Вскоре та же участь постигла и других обвиняемых.
Для подавления беспорядков в Угличе правительство прислало в город доверенных людей, которым было поручено провести расследование произошедшего и наказать виновных. В следственную комиссию, назначенную Годуновым, вошли именитый боярин и князь Василий Иванович Шуйский (глава следователей), его Годунов направил весьма предусмотрительно, как ему казалось, поскольку Шуйский был в оппозиции к Годунову и его заключение по делу, как противника Годунова, не заставило бы никого усомниться в беспристрастности.
По заключению следствия Шуйского, царевич в присутствии царевич, играя со сверстниками во дворе ножом «в тычки » (аналог современных дворовых «ножичков»), неожиданно в припадке падучей болезни (эпилепсии ) провёл ножиком по горлу, после чего умер на руках кормилицы. Здесь важно отметить такой любопытный факт, что Шуйский менял свою позицию по данном делу еще ни раз, так после того как появился Лжедмитрий I Шуйский утверждал, что на самом деле царевич не умер, а говорить о его смерти заставил Годунов. Позже, когда уже сам Шуйский стал Царем, и на политической сцене появился Лжедмитрий II, Шуйский опять вернулся к версии о смерти царевича и даже специально из Углича в Москву были перенесены мощи Дмитрия, которые естественно имели чудотворные действия, но судя по дальнейшим событиям смуты версия о дважды спасшемся царевиче имела более убедительный эффект.
Что-то вроде судебного следствия по Угличскому делу рассматривал Освященный собор во главе с патриархом Иовом . В ходе заседания 2 июня митрополит Геласий огласил устное заявление Марии Нагой, которая признавала расправу над Битяговскими и другими свидетелями делом неправым и просила снисхождения для своих родственников. Собор обвинил Нагих и угличан в самоуправстве и попросил светскую власть назначить им наказание.
В итоге Мария Нагая была пострижена в монахини под именем Марфы, Шуйский казнил 200 угличан, а 60 семей 1 апреля 1592 года сослал в Сибирь (в основном, в Пелым ).
Но с точки зрения права, интересен вердикт в отношении «зачинщика» самоуправства — набатного колокола Спасского собора Углича, в который били чтобы известить горожан о смерти царевича, по сути с его набатного боя начались беспорядки.
По обычаю, того времени, осужденных в ссылку преступников метили, лишая возможности побега: клеймили, рвали ноздри, за особые провинности отрезали уши и языки. Кое-кто из угличан тоже тогда лишился языка «за смелые речи». Набатный колокол, звонивший по убиенному царевичу, сбросили со Спасской колокольни, вырвали ему язык, отрубили ухо, принародно на площади, наказали 12 ударами плетей. Вместе с угличанами отправили его в сибирскую ссылку в Тобольск. Так в истории отечественного права первый и последний раз появились неодушевленный субъект преступления, но дальнейшая судьба колокола, которую описывает ярославский краевед А. М. Лобашкова в своем очерке «История ссыльного колокола», имеет еще и интересный цивилистский подтекст, с традиционно полагающимся бюрократическим антуражем, о котором речь пойдет ниже.
В Тобольске тогдашний городской воевода князь Лобанов-Ростовский велел запереть корноухий колокол в приказной избе, сделав на нем надпись «первоссыльный неодушевленный с Углича».
В 1837 году по распоряжению архиепископа тобольского Афанасия колокол повесили при Крестовой архиерейской церкви под небольшим деревянным навесом. С этого времени угличский колокол сзывает к богослужению, бывающему в Крестовой церкви, но доколе он висел на соборной колокольне, в него отбивали часы и при пожарных случаях били в набат.
В 1890 году колокол был куплен у архиерейской церкви Тобольским музеем и стал его собственностью. Колокол стал для Тобольска настоящей достопримечательностью, туризм еще тогда был развитой отраслью, а такой предмет был весьма премиальной туристической приманкой, ни один турист не опустит из виду, чтобы не повидать первоссыльного угличского колокола, сосланного Борисом Годуновым в 1593 году. Лишь только пароход пристанет к пристани, то извозчики первым долгом предлагают обозреть его и при этом начинают рассказывать историю Углича.
Но время шло вперед. С XVIII века убийство царевича стараниями Карамзина и Костомарова стало фактом (вот так история сплетается с правом), признанным правительством и освященным церковью. Расправу угличан с тех пор считали выражением их патриотизма и преданности царской власти. Значит не заслуживали они того возмездия, которому подверглись при Годунове.
Это соображение утвердилось в сознании угличан, и в декабре 1849 года они пожелали каким-нибудь внешним образом ознаменовать не заслуженность позора, которому два с половиной века тому назад подвергся их город. И вот угличане, в числе 40 человек, подали прошение министру внутренних дел о возвращении ссыльного колокола. Когда об этом доложили императору Николаю I, он распорядился: «Удостоверяясь предварительно в справедливости существования означенного колокола в Тобольске, и по сношению с г. обер-прокурором Святейшего Синода, просьбу сию удовлетворить».
Дело поступило в Святейший Синод. В Тобольске создали комиссию во главе с археологом-любителем протоиереем А. Сулоцким «для изыскания свидетельств, подтверждающих подлинность ссыльного колокола». Комиссия установила, что колокол не тот.
Оказалось, что угличский колокол расплавился в 1677 году во время жуткого пожара, а в XVIII веке отлили новый колокол — такой же по весу, но отличающийся от прообраза по форме. Павел Конюскевич, митрополит Сибирский и Тобольский, «для отлучения его от прочих колоколов» приказал учинить на нем надпись следующего содержания: «Сей колокол, в который били в набат при убиении благоверного царевича Димитрия 1593 году, прислан из города Углича в Сибирь в ссылку во град Тобольск к церкви всемилостивого Спаса, что на торгу, а потом на Софийской колокольне был часобитный, весу в нем 19 пуд. 20 ф.»
Получив такое сообщение Священный синод в возвращении ссыльного колокола отказал. Казалось бы, простейшее решение для цивилиста, никакой виндикации, ибо нет предмета истребования. Но в нашем Отчестве ничего не бывает так просто и понятно.
Через некоторое время об опальном колоколе опять вспомнили угличские земляки, проживающие в Петербурге, в том числе угличский мещанин и питерский купец второй гильдии Леонид Федорович Соловьев. Л. Ф. Соловьев, конечно, знал, что находившийся в Тобольске колокол не является подлинным, что его принадлежность Угличу, увы, ничем не докажешь. Но он и не собирался этого делать. Иную поставил купчик перед собой цель — передать родному городу этот вновь отлитый колокол к трехсотлетию ссылки, чем заработать славу и для Углича, и, прежде всего, для себя самого, «принимающего участие в достохвальном событии».
Соловьев прекрасно понимал, что волокита с получением колокола могла длиться долго, и предложил Угличской городской думе еще в 1887 году возобновить хлопоты о возвращении колокола. В январе 1888 года Соловьев собирает около шестидесяти проживающих в Петербурге угличан, председательствует на этом собрании и делает доклад.
— Наш изгнанник-колокол по суду истории, оказалось, терпит незаслуженное наказание, ссылку по оговору, — заявил он. — Настало время исправить ошибку, снять позор с невинного. Давайте ходатайствовать о его возвращении на родину. Звон его в нашем родном городе напомнит о том счастливом времени, когда Углич был не забытым далеким углом, а цветущим торговым городом, имевшим далеко не малое значение в семье других русских городов. Пусть наши земляки под его звон вспомнят далекое прошлое своего города, пусть под этот звон они воспрянут духом, и, по примеру своих прадедов, постараются поставить свой родной город на тот уровень, на котором он был в более счастливые времена!
И тут начинается бюрократическое приключение, которое ничем не уступит сегодняшним реалиям, видимо, бюрократия уже у нас в крови и ее смело можно назвать частью менталитета. Угличане, проживающие в Петербурге, просили думу родного города предоставить полномочия Леониду Федоровичу Соловьеву для ходатайства о возвращении колокола из Тобольска в Углич. Городской голова Углича решил обратиться к ярославскому губернатору. Губернатор ответил, что со своей стороны не видит препятствия к обсуждению в Угличской думе вопроса о возвращении ссыльного колокола. Наконец дума обсудила этот вопрос и предоставила Соловьеву полномочия — ходатайствовать о возвращении колокола. Тот сразу же организовал в столице общество земляков-угличан, которое в Петербурге иронически называли «обществом колокольного звона».
За своей подписью и печатью председателя Угличского общества о возвращении колокола предприимчивый купец отправил письма министру внутренних дел и синодальному обер-прокурору, ярославскому архиепископу и тобольскому епископу. В апреле Л. Ф. Соловьев уже сообщает в Углич: «По высочайшему повелению ходатайство наше удовлетворено. Теперь мы обсуждаем, как нам лучше и торжественнее возвратить колокол в наш родной город. Мы надеемся, что жители Углича со своей стороны тоже позаботятся об этом». Однако в Тобольске посчитали распоряжение его превосходительства министра внутренних дел недостаточным, ждали, когда вопрос решит «его величество», поскольку сослан колокол по распоряжению царя Бориса Годунова (и тут спор о полномочиях и подведомственности).
«Я затрудняюсь дать согласие к отправлению в Углич находящегося в Тобольске при домовой архиерейской церкви колокола, так как этот колокол вовсе не составляет собственность архиерейского дома. Желающие возвратить его в Углич пусть имеют переписку с начальником Тобольской губернии г. Тройницким», — писал в 1889 году Авраамий, епископ Тобольский и Сибирский ярославскому епархиальному архиерею. Пыл Соловьева на некоторое время остыл, но через год проявился с новой силой.
В июне 1890 года Соловьев пишет в угличскую городскую управу, что городское управление Тобольска колокол по его просьбе не отдает, что это, мол, их собственность, и просит управу написать свое ходатайство в Тобольск. В июле вновь обращается «с усердной просьбой» —воздействовать на тобольскую управу. Видимо, ходатайство в Тобольск было послано, поскольку в декабре Соловьев сообщает в Углич, что тобольские губернатор и архиерей колокол не отдают, и предлагают управе просить ярославского губернатора направить прошение о возвращении колокола в Правительствующий Сенат для доклада императору Александру III.
Городская управа, считая ссыльный колокол в Тобольске не настоящим, не решилась вводить в заблуждение губернатора, и тем более, императора. Угличская городская дума на заседании 28 декабря 1890 года приняла следующее постановление: «Во избежание излишней и. бесплодной переписки с г. Соловьевым по настоящему делу, прекратить с ним всякие отношения» и даже «предложить г. Соловьеву освободить на будущее время городское общественное управление от дальнейших своих заявлений по настоящему вопросу». Испытывая на себе длительную напористость Соловьева, городская управа для крепости попросила вручить ему ответ через петербургскую полицию. Что и было сделано. Но Соловьев продолжает действовать самостоятельно через ярославского губернатора и Святейший Синод.
Из Углича писали Соловьеву: «Милостивый государь, Леонид Федорович! Многие угличане душевно сочувствуют Вам, но официально выходит, напротив. В заседании 11 июля в думе слушали Ваше письмо, посланное начальнику губернии. По прочтении председатель, он же городской голова, заявил: «У нас поставлено — с Соловьевым никаких переписок не иметь…» Будет ли это написано в журнале городской думы, не знаю. Что ответят господину начальнику губернии по Вашему письму, вероятно, Вас уведомят. Если угодно Господу Богу, осуществится желание угличан, да поможет Вам царевич Димитрий. Угличанин.»
По-иному отнеслись к заявлению Соловьева в Святейшем Синоде. Там не стали долго разбираться с этим делом, даже не пытались проверить, тот ли церковный колокол находится в Тобольске, а просто доложили о просьбе угличан императору Александру III. Государь «на всеподданнейшем о сем докладе… изволил собственноручно начертать: «Я полагаю, что все-таки вернуть его обратно в город Углич можно, так как в Тобольске он совершенно не нужен и легко заменить его другим».
Указ о возвращении церковного колокола был получен в Угличе 27 октября 1891 года и на следующий день рассмотрен в городской думе. Думе ничего не оставалось, как объявить глубокую благодарность живущим в Петербурге угличанам и лично Л. Ф. Соловьеву за успешное ходатайство их перед Синодом и царем. Соловьев был в восторге. «С момента объявления мне высочайшей резолюции не могу нарадоваться благополучному исходу дела, — писал он в Углич. — Дела, тяготевшего надо мною около четырех лет, вовлекшего в большие расходы и породившего массу неприятностей. Но слава Богу, все это пережито и вся брошенная в меня грязь исчезла яко дым».
Но в Тобольске не сдавались, готовя доклад в Священный Синод: «Ввиду вновь обнаруженных несомненных доказательств того, что имеющийся в музее колокол не есть подлинный угличский, и ввиду того, что он для Тобольска представляет значительный исторический интерес, так как более двух веков слыл в народной молве ссыльным, обращал на себя всеобщее внимание, что в 1837 году в бозе почивший император Александр II, посещая еще наследником престола Тобольск, изволил сделать в него удар и таковой же удар сделал ныне при посещении музея августейший наш покровитель, ходатайствуем об оставлении на месте находящегося ныне в музее колокола».
Затем Л. Ф. Соловьев пишет в Углич: «Я представлялся господину министру государственных имуществ и господину обер-прокурору Святейшего Синода, у последнего тотчас же познакомили меня с ходатайством тобольского губернатора об оставлении исторического колокола навсегда в Тобольске, так как Углич никогда не владел. 28 сего декабря я вновь представился перед министром государственных имуществ с просьбою о выдаче окончательной справки. Получил бумагу, из коей видно, что ходатайство Тобольского губернского музея его превосходительством отклонено… Своевременное заявление мое господину министру государственных имуществ помогло в деле, а то бог весть что могло случиться.
И вот в «Сибирском листке» (1892 г. № 8) появилось следующее сообщение: «Наконец спор тоболяков с угличанами из-за ссыльного колокола окончился. Комитет Тобольского губернского музея, как мы сообщили, просил министра государственных имуществ вторично доложить государю императору дело о злополучном колоколе. На днях министр государственных имуществ уведомил комитет музея, что не считает удобным утруждать особу его величества вторым докладом об этом деле. Таким образом, угличане скоро явятся в Тобольск, заберут «свое сокровище» и водворят его на прежнее место…».
Начался торг по купле и продаже колокола. В Петербург приезжал тобольский городской голова Трусов и в переговорах с Соловьевым вначале спросил за передачу колокола 15 тысяч рублей. Но Тобольский музей назначил цену в 600 рублей, объяснив, что столько уплачено за отливку нового колокола для архиерейской церкви, который повешен взамен снятого угличского. Позднее, когда эта сумма была уже уплачена, Леонид Соловьев сообщил угличскому городскому голове: «В годовом отчете расходов Тобольского музея значится: на отливку нового колокола для архиерейской церкви израсходовано 360 рублей 65 копеек». Так что тобольские власти все же запросили с угличан значительно больше. Но угличскую управу и местное духовенство это ничуть не смущало. Главное — возвращается на родину «первоссыльный неодушевленный». Не смущало и другое обстоятельство, что церковный колокол совсем не тот, а лишь копия его, изготовленная позднее. В представлении угличан и всех верующих он должен быть «способным на святые деяния и чудеса», а о многих «приключениях» ссыльного колокола народу сообщать не стали. Так в представлении людей он остался «первоссыльным неодушевленным», «невинным страдальцем» и предметом особой святости. Колокол предстояло доставить на родину и устроить ему пышную встречу. Этим были озабочены представители местной власти и православной церкви.
20 мая 1892 г. в 11 часов ночи, во время перенесения колокола с парохода на южный вход паперти Спасо-Преображенского собора, двухтысячная толпа народа сопровождала колокол при неумолкаемом «Ура!». На всю остальную часть ночи избран был из числа граждан, под управлением купца Н. А. Бычкова почетный караул в присутствии двух полицейских надзирателей… 21 мая к окончанию в соборе божественной литургии, около 10 часов утра колокол повешен был на особо устроенном перекладе, а в собор прибыло все городское духовенство и все представители городского и общественного управления. По окончании литургии духовенство в преднесении святых икон Преображения господня, Югской богоматери и святого царевича Димитрия, вышло на соборную площадь и здесь совершило благодарственное Господу Богу молебствие…
Однако, как бы то ни было, а дело с получением колокола Соловьев довел до конца. И с 1891 года стал ходатайствовать о предоставлении ему звания почетного гражданина города Углича. Дума вынесла решение дать Соловьеву такое звание, а почти через год в апреле 1893 года ярославский губернатор сообщает угличскому городскому голове, что «государь-император по представлению министра внутренних дел соизволил на присвоение Л. Ф. Соловьеву звания почетного гражданина города Углича».
