Ветхозаветная серьезность была с энтузиазмом подхвачена молодым еще христианством. Во-первых, оно отвергало все, что было присуще язычеству, включая воспевание веселья и плотской любви. Во-вторых, ранние христиане каждую минуту ожидали конца света, что не очень-то располагало к земным радостям.
Из доктрины и практики церкви нещадно изгонялось все, что напоминало о веселье и смехе.
Если в священных книгах кто и смеется, так это отрицательные герои, безбожники и маловеры. Например, в Евангелии "смеются" и "усмехаются" только фарисеи, не верящие в Христа, или распинающая Его толпа. Спаситель и его апостолы так серьезны, что даже сам вопрос "смеялся ли Христос?" воспринимался как ересь и кое-кого привел на костер.
Суровый монашеский дух заставлял считать любой смех преступлением, достойным адских мук. Святой Ефрем Сирин писал: "За какую вину Ханаан подпал вечной клятве? Не за то ли, что посмеялся над праведником? Ибо не за худое какое-либо дело осужден, но за один смех подвергся он страшной ответственности... Кто не побежит со страхом от шуток, которыми приобретено проклятие? Если дьявол внушает тебе повеселиться и смеяться под видом любви, то и Ханаан, веселясь, посмеялся и стал под клятвою. Послушай премудрого Соломона, который вопиет и объявляет тебе о вреде, сокрытом в смехе".
Отцы церкви любили цитировать Евангелие от Луки: "Горе вам, так смеющимся ныне, ибо восплачете". Смех называли "грехом Хама", проявлением дерзкого самомнения и неуважения к другим.
При этом от смеха полагалось отличать веселость и безобидные шутки, которые помогали сохранять бодрость и предохраняли от уныния. Так шутить любили многие святые и даже основатель монашества Антоний Великий. Когда кто-то осудил его за такое поведение, Антоний подозвал этого человека к себе, дал ему в руки палку и велел согнуть - сначала немного, потом больше. "Палка сломается", - возразил противник юмора. "Вот видишь, - сказал тогда Антоний. - Так и человека нельзя заставлять нести подвиги сверх силы. Если бы я не шутил иногда с моими учениками, они бы впали в уныние и лишились той бодрости, которая поддерживает их теперь." Вот еще образцы монашеского юмора.
Один монах был недоволен монастырским верблюдом. Старец сказал ему: ”Хоть он и ленив, но все же работает целую неделю и ничего не пьет, А сколько людей на свете пьют и потом целую неделю не работают!”
Старец, сорок лет живший в пустыне, рассказывал: "Когда саранча попала мне в похлебку в первый раз, я все вылил на землю. Во второй раз я выбросил саранчу, а похлебку съел. В третий раз я съел и похлебку, и саранчу. А теперь сам ловлю саранчу для похлебки ".
На Западе и Востоке христианство пошло разными путями. Католичество нашло компромисс с земными радостями, в том числе со смехом. На праздники священники и аббаты устраивали в храмах спектакли и шутовские церемонии и сами принимали в них участие.
Некоторые богословы убеждали, что в смехе и радости нет ничего плохого, если человек угождает этим Богу.
Знаменосцем такого движения выступил святой Франциск из Ассизи, который радовался буквально всему на свете. Даже к диким зверям он обращался "брат заяц" или "брат волк". Из круга последователей Франциска вышла легенда о клоуне, который, зайдя в храм и став перед иконой Пресвятой Богородицы, пожелал принести ей что-нибудь в дар и начал жонглировать и кувыркаться перед ее образом, ведь ничего другого он не умел. Когда монахи хотели его прогнать, сама Богородица сошла с иконы и утерла пот с его лица.
Конечно, такие настроения не могли не вызывать возмущения официальной церкви. Поднялась сильная реакция против смеха и особенно против шутников-скоморохов, которых поторопились причислить к колдунам и "слугам дьявола"*. Если не удавалось отправить на костер их самих, в огонь летели музыкальные инструменты, пестрые наряды, сборники смешных историй. Причем протестанты преследовали весельчаков еще ревностнее, чем католики. К XVI веку вся Европа превратилась в царство серьезности и богобоязненности. Только на Руси раздавались еще погудки скоморохов, но скоро и за них взялись ревнители чистоты веры - в 1648 году "бесовские игрища" были запрещены под страхом суровой кары.
Православная церковь и раньше относилась к смеху куда строже католиков. Даже обычный смех святой Дмитрий Ростовский считал признаком "детского нрава, сластолюбивого сердца, слабой, немужественной души".
Еще больше осуждалась насмешка, в которой "грех смехотворства" соединяется с "грехом осуждения". Даже в XX веке отец Александр Ельчанинов писал: "Смех {не улыбка) духовно обессиливает человека". Другой видный современный богослов, архиепископ Иоанн Шаховской, размышлял: "Есть два смеха: светлый и темный. Их сейчас же можно различить по улыбке, по глазам смеющегося. В себе его различить можно по сопровождающему духу: если нет легкой радости, тонкого, мягчащего сердце веяния, то смех несветлый. Если же в груди жестко и сухо и улыбка кривится, то смех - грязный. Он бывает всегда после анекдота, после какой-нибудь насмешки над гармонией мира".
Такое отношение к смеху еще довольно либеральное. Большинство православных продолжают отвергать смех как таковой, а заодно и все современное общество, тесно связанное со "смеховой культурой". Немудрено, что часто такой подход выглядит ханжеством. При этом многие старые и новые секты заманивают паству обещанием всяческих радостей. Этим и раньше занимались русские хлысты и американские шейкеры, которые пели и плясали, чтобы угодить Богу. Сегодня в арсенале сектантов самые разные увеселения - от пения молитв до совместных попоек и группового секса. Впрочем, все это уже ближе к психиатрии, чем к вере в Бога..
Прп. Иоанн Синайский в своей знаменитой "Лествице" говорит о смехе 18 раз.
Больше всего о смехе говориться в слове, посвященному покаянному радостотворному плачу. Кроме покаянного контекста, смех также рассматривается в связи со страстями многословия, лжи, чревоугодия, окамененного нечувствия, ленности, тщеславия, блуда.
Покаянный плач пред Богом о своих грехах – это добродетель, очищающая, обновляющая, исцеляющая, просвещающая человека, приводящая его к блаженной духовной радости о Христе.
Смех и смехотворство – грехи, противоположные смирению, покаянному плачу и духовной радости, ведущие человека к самооправданию, забвению своих грехов, осуждению ближних, безрасудству, блуду и вечной погибели.
Лествичник четко различает и противопоставляет благодатный добродетельный спасительный духовный смех (радость) и безблагодатный, греховный, гибельный, плотской смех.
Цитаты:
Где был у них (пребывающих в подвиге покаяння – Т.Б.) какой-либо вид смеха ? Где празднословие? где раздражительность, или гнев? Они даже не знали, существует ли гнев у людей, потому что плач совершенно угасил в них всякую гневливость(Слово О попечительном и действительном покаянии и также о житии святых осужденников, и о темнице) .
Достигши плача, всею силою храни его; ибо прежде совершенного усвоения, он весьма легко теряется; и как воск тает от огня, так и он легко истребляется от молвы, попечений телесных и наслаждения, в особенности же от многословия и смехотворства .
Если ничто так не согласно со смиренномудрием, как плач; то без сомнения ничто столько не противится ему, как смех .
Кто пребывает во всегдашнем плаче по Богу, тот не перестает ежедневно (духовно) праздновать; а кто всегда празднует телесно, того ожидает вечный плач. Нет радости для осужденных в темнице, нет праздника на земле и для истинных монахов. Посему-то сладко плачущий пророк и говорит со стенанием: изведи из темницы душу мою (Пс. 141:8) в радость неизреченного Твоего света. Будь как царь в сердце твоем, сидя на высоком престоле смирения, и повелевай смеху : иди, и идет ; и плачу сладкому: прииди и приходит ; и телу, сему рабу и мучителю нашему: сотвори сие и сотворит, (Мф. 8:9). Кто облекся в блаженный, благодатный плач, как в брачную одежду, тот познал духовный смех души (т.е. радость).
Бог не требует, братия, и не желает, чтобы человек плакал от болезни сердца, но чтобы от любви к нему радовался душевным смехом . Отыми грех, и излишни будут болезненные слезы чувственным очам; ибо когда нет раны, то не нужен и пластырь. У Адама прежде преступления не было слез, как не будет их и по воскресении, когда грех упразднится; ибо тогда отбежит болезнь, печаль и воздыхание (Ис. 35:10).
Если будем наблюдать, то найдем, что бесы часто горько над нами насмехаются . Ибо когда мы насытились, они возбуждают в нас умиление; когда же постимся, ожесточают нас, чтобы мы, прельстившись ложными слезами, предались наслаждению - матери страстей. Но им не должно покоряться, а делать противное (Слово О радостотворном плаче ).
Многоглаголание есть седалище, на котором тщеславие любит являться и торжественно себя выставлять. Многоглаголание есть признак неразумия, дверь злословия, руководитель к смехотворству , слуга лжи, истребление сердечного умиления, призывание уныния, предтеча сна, расточение внимания, истребление сердечного хранения, охлаждение святой теплоты, помрачение молитвы(Слово О многоглаголании и молчании) .
Железо и камень, соударяясь, производят огонь: многословие же и смехотворство порождают ложь.
Видал я людей, которые величались ложью и празднословием, и остротами своими, возбуждая смех , истребляли в слушавших плач и сокрушение духа.
Когда бесы увидят, что мы в самом начале стараемся отойти от слушания смехотворных речей вредного рассказчика, как от губительной заразы; тогда покушаются обольстить нас двоякими помыслами: „не опечаливай”, внушают они нам, „повествователя”; или „не выставляй себя человеком более боголюбивым, нежели прочие”. Отскочи скоро, не медли; а если не так, то во время молитвы твоей вообразятся помышления о предметах смешных . И не только бегай таких бесед и лукавых собраний, но и разоряй их благочестно, предлагая на среду воспоминание о смерти и последнем суде; ибо лучше тебе окропиться, в сем случае, малым тщеславием, только бы сделаться виновником общей пользы(Слово О лжи) .
Дщери мои (объядения – Т.Б.) суть: леность, многословие, дерзость, смехотворство , кощунство, прекословие, жестоковыйность, непослушание, бесчувственность, пленение ума, самохвальство, наглость, любовь к миру, за которою следует оскверненная молитва, парение помыслов и нечаянные и внезапные злоключения; а за ними следует отчаяние, - самая лютая из всех страстей(Слово О любезном для всех и лукавом владыке, чреве) .
(Нечувствие – Т.Б.) Осуждает смех , и учит о плаче, смеясь … Я матерь смеха (Слово О нечувствии, т.е. об омертвении души, и о смерти ума, предваряющей смерть тела) .
Некоторые же (бесы – Т.Б.) возбуждают в нас во время молитвы смех , чтобы чрез сие подвигнуть Бога к негодованию на нас(Слово О сне, о молитве и псалмопении в соборе братий) .
Не ленись в самую полночь приходить в те места, где ты боишься быть. Если же ты хоть немного уступишь сей младенчественной и смеха достойной страсти (боязливости – Т.Б.) то она состареется с тобою(Слово О малодушной боязливости, или страховании) .
Безвременный смех , например, иногда рождается от беса блуда; а иногда от тщеславия, когда человек сам себя внутренне бесстыдно хвалит; иногда же смех рождается и от наслаждения (пищею) (Слово О рассуждении помыслов и страстей, и добродетелей. О благорассмотрительном рассуждении).
Из всех живых существ смех подарен только человеку. Звери смеяться не умеют. Коты правда, улыбаются, и не только в стране чудес. Ещё в реальности ржут кони, «хохочут» попугаи - но всё это экстраполяция нашего умения смеяться на мир животных. Получается, что, в числе прочих очень высоких признаков, смех делает нас людьми? Или как это понимать? Ясно одно - в способности человека смеяться скрывается важная тайна.
Среди многочисленных трудов, изучающих смеховые явления, хочется выделить исследовательскую работу выдающегося советского филолога Владимира Проппа, поскольку он рассматривает смех и как физиологический процесс, и как аспект нравственности, с которой так тесно связана культурная деятельность человека.
Произведение Проппа «Проблемы комизма и смеха» начинается очень ёмкой цитатой: «Самая полная и наиболее интересная попытка перечисления видов смеха сделана не философами и не психологами, а теоретиком и историком советской кинокомедии Р. Юреневым, который пишет так: „Смех может быть радостный и грустный, добрый и гневный, умный и глупый, гордый и задушевный, снисходительный и заискивающий, презрительный и испуганный, оскорбительный и ободряющий, наглый и робкий, дружественный и враждебный, иронический и простосердечный, саркастический и наивный, ласковый и грубый, многозначительный и беспричинный, торжествующий и оправдательный, бесстыдный и смущённый. Можно ещё и увеличить этот перечень: весёлый, печальный, нервный, истерический, издевательский, физиологический, животный. Может быть даже унылый смех!“». Кажется, список достаточный? Но Пропп добавляет очень важное направление: смех насмешливый, осмеивающий, издевающийся…
Перечень не полный, но в нём видно, что весь спектр человеческой души - от дьявольского зла до святейшего добра - может быть выражен посредством смеха. Выходит, что сам по себе смех не хорош и не плох - как и слёзы. Святые отцы объясняют, что слова Господа «блаженны плачущие» относятся к тем, кто изливает слёзы раскаяния, сопереживания. Но слёзы, проливаемые из-за ревности, обиды, уныния, невозможности отомстить - блаженными быть не могут. Точно так же и смеховая реакция окрашивается состоянием нашей души и от этого может стать как блаженной, так и губительной для нас.
В итоге своих исследований Пропп выводит, что смеховая реакция, вызванная и «низким комизмом» площадных увеселений пьяной толпы, и высоким штилем сатирических литературных шедевров, и злой смех, и добрый смех - берут начало от одного истока, порождены одним и тем же механизмом, вследствие которого человека начинает сотрясать хохот.
Базовая причина, вызывающая смеховой рефлекс - это узнавание неправильности, смещения, парадокса, искажения, непристойности, подмены, перевёртыша.
Вот простейшие примеры для иллюстрации пропповской формулы: «В рукава просунул руки - оказалось - это брюки». Смех вызывает эта ошибка, связанная со схожестью рукава с брючиной.
Ещё пример: «Воробышек прискакал и коровой замычал: Му-у-у!». С самого детства мы привыкаем - чуть где что-то перепутано, искажено - и «будто лампочки, включаются улыбки».
А вот медвежонок в цирке, одетый как человек - в кепке, штанах да ещё и с гармошкой. Нам смешно, потому что это пародия на человека, карикатурное подражание. Встретим подобного медведя в тайге, с ног до головы голого, в чём мать родила - и будут нам хихоньки-хахоньки…
По этой же причине никто не смеётся, когда человек в костюме идёт по столичному тротуару. Ну идёт себе и идёт, ровно идёт, не шатается, не прыгает на одной ноге. Правильно идёт. Но если бедняге случилось споткнуться и, нелепо размахивая руками, шмякнуться на мягкое место с совершенно мультяшным выражением лица - большинство из нас инстинктивно хихикнет. Потому что любое человеческое падение - это неправильность!
Механизм определения неправильного встроен в наши головы как датчик, и реакция смехом на отклонение от нормы так же естественна и неподконтрольна, как реакция слезами на внезапную резкую боль.
Вот вы слышали хоть один анекдот о счастливой, благополучной семье? И я тоже нет. Но сколько анекдотов об изменах, о несчастных, разбитых семьях! Существование анекдотов об изменах - это доказательство того, что в мироздании есть незыблемые закономерности. Безумная вспышка смеха, сопровождающая даже пошлые анекдоты, доказывает, что норма есть! Независимое знание, присутствие в нас «неписаных законов» заставляет автоматически сравнивать с ними любой объект, любое явление. Смех - как первичный диагноз миру: отклонения от нормы имеются!
Иногда человечество пытается «переписать закон», подменить нормы, например, ввести постулат о том, что супружеские узы - это формальность - и поднимает знамя «свободной любви». Но нравственные модусы не так просто из человека вытравить. Среднестатистического индивида можно, конечно же, инвазировать мыслями о нормальности однополых браков. Но и он не сможет удержаться, чтобы, услышав анекдот о том, как женятся Вася и Петя, не прыснуть смехом, обличающим всякое искажение. А дальше, по Юреневу, - каким именно смехом: злорадным или соболезнующим, осуждающим или похабным, грустным или придурковатым, и так далее. Смех, как фонтан, выносит наше внутреннее содержание на свет Божий - и может продемонстрировать как золотой песок духовных приисков, так и грязь Авгиевых стойл. Кто во что вляпался, так сказать.
А вот ещё другой род анекдотов: «Эти двое поспорили, кто больше высунется из окна скоростного поезда. Выиграл тот, кто лежит в правом гробу».
Существование чёрного юмора, который запускает в зону смеховой культуры трагические вещи, такие как смерть, ранения, увечья, весьма возможно, является доказательством того, что и смертность наша, и всякая другая уязвимость плоти - это свойства, изначально неестественные для сотворённого Богом человека. На подсознательном уровне мы это понимаем. И поэтому когда смерть не касается нас лично и мы способны абстрагироваться от боли утраты и страха небытия, - тогда мы смеёмся над смертью просто как над неправильностью.
Выходит, смех доказывает, что истина есть и отклонение от неё ненормально. Теперь понятнее, почему в Евангелии нет эпизодов, где бы Иисус Христос хохотал. Тот, Кто Сам является Истиной и Любовью, на отпадение от истины и любви, на грехопадение, ведущее к гибели, наверное, будет реагировать как-то иначе, по другим психо-физическим законам. Сочетание двух природ в Иисусе Христе, человеческой и Божественной, определило Его особую власть и над неизбежностью смерти, и над неизбежностью смеха…
Господь не хохочет над грешником, но использует против греха лезвие иронии. Вот он изобличает показную тщательность в соблюдении внешних ритуалов, соединённую с потворством грехам против воли Божией: Вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие! (Мф. 23, 24).
Вот трагическая ирония Христа о нашем человеческом желании всё разрешать самим, мимо Божией воли, ведь мы лучше знаем, как надо: Кто из вас, заботясь, может прибавить себе роста хотя на один локоть? Итак, если и малейшего сделать не можете, что заботитесь о прочем? (Лк. 12, 25–26).
А вот эпизод, когда лукавые люди, желающие подловить Христа на слове, спрашивают: Позволительно ли давать подать кесарю или нет? Христос просит принести ему динарий, уточняет, чьё там изображение и надпись. Они сказали Ему: кесаревы. Иисус сказал им в ответ: отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу (Мк. 12, 16–17). Ироничная и отрезвляющая пощёчина всей истории человечества: бряцающие динарии - дань князьям мира сего, исполнение духовных заповедей - нетленная дань Богу.
В православной эссеистике есть множество замечательных пассажей, доказывающих, что Иисус Христос не осуждал добрый смех, не запрещал веселье. Конечно, трудно представить Его на свадьбе в Кане Галилейской веселящимся, как обычный гость. Но, как говорят богословы, тем более невозможно представить Христа насупленного, с осуждением взирающего на хохочущих молодожёнов. Уж такой бы ни за что не обратил воду в вино, когда оно кончилось в самый разгар веселья.
И чем глубже погружается, напитывается евангельским духом сердце человеческое, тем меньше сопровождаются гаденьким смешком сюжетишки типа «муж пришёл домой, а там жена с любовником»… Ну жалко дуру до слёз, и мужик тоже хорош…
Святые над чужими грехами не смеялись. В какой-то момент и у всякого христианина греховная неправильность может вызвать уже не смех, а целительную серьёзность - потому что путаница и пошлость имеют тенденцию пускать корни и править балом.
Но пока мы не святые, обличающая искажения смеховая реакция остаётся для нас важным способом возрастания над собой. Потому что смеховой инстинкт - это прежде всего подсказка: стоп, здесь что-то не так. Потому что смех может помочь расстаться с собою неправильным. Потому что смех может помочь преодолеть боль неудачи. Потому что смех может помочь пробить панцирь гордыни - и тогда лучики сердца осветят глаза в улыбке над самим собой.
Оказывается, что смеховые истерики даже от кашля помогают! Когда мои племянники заболевают бронхитом, моя сестрица лечит их… смехом. Она читает им весёлые рассказы, стараясь вызвать у них приступы неудержимого хохота. Если нужно, дощекочет - и тогда заливистый детский смех переходит в глубинный кашель, который хорошенько очищает лёгкие от слизи.
Возможно, когда изобличаешь свои собственные неправильности, глупости, недостатки - смех помогает очиститься от слизи душевной. Важность, слащавость, нетерпимость, спесь, показушность, рвение не по уму и выпендрёж - это слизь, которая часто вредит здоровому дыханию православного христианина. Правильно это? Да нет. Поэтому на прощанье посмеёмся над собой - вспомним рефлексивный, а значит, очень православный анекдот.
Закончив службу, священник объявил:
В следующее воскресенье я буду беседовать с вами на тему лжи. Чтобы вам было легче понять, о чём пойдёт речь, прочитайте дома семнадцатую главу Евангелия от Марка.
В следующее воскресенье священник перед началом своей проповеди объявил:
Прошу тех, кто прочитал семнадцатую главу, поднять руки.
Почти все присутствовавшие подняли руки.
Вот именно с вами я и хотел поговорить о лжи, - сказал священник. - У Марка нет семнадцатой главы.
Из книги архиепископа Иоанна (Шаховского) , изданной в серии , выпущенной Сретенским монастырем в 2006 г.
Есть два смеха: светлый и темный. Их сейчас же можно различить по улыбке, по глазам смеющегося. В себе его различить можно по сопровождающему духу: если нет легкой радости, тонкого, мягчащего сердце веяния, то смех - несветлый. Если же в груди жестко и сухо и улыбка кривится, то смех - грязный. Он бывает всегда после анекдота, после какой-нибудь насмешки над гармонией мира. Искривляемая гармония мира искривляет душу человека, и это выражается в кривлении черт лица.
Горе вам, так смеющимся ныне, ибо восплачете (см.: Лк 6, 25). Заплачете! Потому что увидите, что приложили радость не к тому, к чему можно приложить, но к тому, что достойно муки.
Благостная улыбка есть зеркало найденной гармонии. Святые улыбаются, не смеясь. Смех как полнота чистой радости есть состояние будущего века. «Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь» (Лк 6, 21). Аскетический опыт осветления и преображения человека советует даже улыбаться, не открывая зубов (лучше немного меньше радости, чем хотя бы самая мимолетная нечистота в ней!).
Анекдотический смех, которым смеются в кинематографах, театрах, на пирушках и вечеринках, которым легко осмеивают ближнего, смеются над слабостями и над достоинством человеческим, над совестью его и над грехами, для увеселения и для забвения печали, без смысла и тщеславно смеша других, все это - болезнь духа. Можно сказать даже точнее: это - симптом болезни духа.
В мире духов живут нечистые духи; они видны бывают на лицах, закатывающихся смехом... Ангельская радость озаряет лицо улыбкой.
Добрым смехом бесшумно развеять можно скопившиеся тучи злобной спорливости, ненависти, даже - убийства... Хорошим смехом восстанавливается дружба, семейный очаг.
Едкий смех - не от Бога. Язвительная улыбка, сарказм остроты, это - пародия на евангельскую соль мудрости. Пародия, искривляющаяся в улыбке.
Острота слова всегда взрезывает душу. Но острота, будучи даже одинаковой у двух ножей - хирургического и разбойничьего, производит совсем разное действие. Одна, взрезывая, пропускает свет небесный и теплоту Духа или вырезает гноение, обрезает мертвость; другая - безблагодатная острота - режет, кромсает душу и часто убивает.
Остры только святые, и только святое остро. Грязные же духи пародируют остроту, и много людей в мире изощряется в высказывании себя чрез эти остроты.
Предел духовной нечистоты смеха - гомерический хохот, гоготание... Такой смех настигает людей недалеко от обильных трапез.
Блюдущий себя, благоговеинствующий пред тайной своей жизни, будет блюсти как всю свою жизнь, так и свой смех. Даже свою улыбку он соблюдет пред Богом. Все будет у него - помощью невидимых хранителей его - чисто и ясно.
Святые светили миру и плачем своим, и улыбкой. Как дети. Ибо только у детей и у подлинно верующих во Христа людей есть чистота жизни, видимая телесными глазами, даже в чертах лица.
Просто и чисто все у детей, еще не коснувшихся тленного духа. Смерть еще не выявилась в усмешке их смертной природы, им дана весна жизни, как начаток и как воспоминание рая; и вот, они чисто смотрят, чисто смеются, нелукаво говорят, легко плачут, легко забывают свой плач...
Почему во время молитвы хочется плакать (или наоборот, смеяться)?
Чтение молитвы (монотонного словосочетания) приводит к временному отключению сознания (аналогично медитации или гипнозу) и тогда вместо мыслей остаются лишь эмоции, направленные на идею молитвы. Искренность молитвы определяет силу эмоциональной реакции. Раскаяние также снимает броню домыслов и освобождает от влияния самолюбия.
Слезы или смех - это защитный механизм организма, который (в данном случае) лишился защиты ума (сознания). Это реакции радости освобождения и грусти заблуждения; тоски одиночества при единстве с окружающим.
Если вам хочется плакать или смеяться, то у вас нервная система на пределе и вы заводитесь с пол-оборота, как говорится.Называется невротическим состоянием.
Человек в это время на грани невроза.
Я испытала это состояние на себе и знаю о чм говорю.
У меня было очень тяжлое время, жила на грани жизни и смерти каждый день. Потом все опасности миновали и преодолела все трудности, но, когда хотелось сказать что-то душевное, то навртывались слзы на глаза.
Понимала, что это нервы не в порядке. Больше стала спать, не переутомляться и вс прошло.
У вас, просто, еще достаточно слабый дух. При молитве повышаются вибрации, и когда они дают резонанс с тем к чему вы привыкли т.е. более низкими вибрациями получаются слезы. Душа начинает очищаться. Если долго и каждый день практиковать молитву, то, со временем, плакать не будет хотеться, но начнет наступать состояние очень похожее на то, что называют трансом. Позднее, во время молитвы может приходить творческое вдохновение. Или вдруг могут начать приходить ответы и решения, которые вы упорно искали, но не могли найти. Потом может случиться так, что вы сами начнете чувствовать энергии и вибрации, исходящие от всего живого. Позже, вы даже можете начать видеть и чувствовать духовный мир. Слезы - это индикатор того, что ваша душа соприкоснулась с Божественным.
Во время молитвы ваша душа устремлена к богу. Наверное, потому и слезы, что плачет-то душа. А вот почему она плачет, может быть вызвано разными причинами: это могут быть слезы радости, слезы покаяния, умиления и чего-то еще, что одному только богу и известно. Примерно так.
Значит, искренне, с умилением молитесь. Тогда хорошо, что плакать хочется.
Мне сейчас тоже плакать хочется и я плачу...
А, если смеяться хочется в то время, когда молитесь, это искушение, так враг нападает, чтобы молитва была не благоговейной.
Чаще во время молитвы человеку именно хочется плакать,потому что таким образом откликается его душа на данные вибрации молитвы.И молитва является самой сильной реакцией нашей души на слова ее.
Молитва это не просто слова,в каждой молитве заложен ее сакральный смысл,который что то значит.
А чтобы смеяться во время молитвы-это конечно нонсенс,и является не совсем адекватным состоянием.Ведь слова молитвы нужно повторять не машинально,а понимать о чем там речь и смысл данных слов,обычно это действительно является разрядкой для души человека.А разрядка,это отпускание и успокоение,и оттуда могут быть и слезы.
Я конечно не священник, поэтому не смогу сказать красиво...
Но, моя бабушка по этому поводу говорила, а она была очень мудрая женщина, что если человек плачет во время молитвы - значит его молитва искренна и он открывает душу, а душа его чиста, а когда слзы льются сами собой перед какой-то иконой, особенно Божей Матери - значит его молитву услышали. Со слезами мы получаем очищение.
А вот, если человеку хочется смеяться во время молитвы или службы - значит за его душу борятся бесы или помыслы не чисты.
